Хорошо знакомые психологические приемы. Но теперь они применялись не к моим клиентам, а ко мне самому. Ясное дело, что в РУОП вызывают не для того, чтобы объявить благодарность или выдать премию. Готовиться надо к худшему. Не исключены арест или задержание.

К чему лукавить, есть у меня определенные связи в правоохранительных органах – не без этого! Мои знакомые делились со мной своей информацией. Одному из них я и позвонил, разъяснил ситуацию.

– Что-нибудь можешь узнать? – спросил я.

– Постараюсь, – пообещал он.

К вечеру раздался телефонный звонок. Мы договорились встретиться в одном из укромных местечек Москвы. Соблюдая все правила предосторожности и конспирации, мы уединились в одном из кафе и постарались, чтобы никто не мог за нами наблюдать.

Он сказал:

– В отношении тебя ведется разработка: возьмут на беседу и могут задержать. Планируется, что допрашивать тебя будет сам начальник РУОПа Владимир Рушайло.

Веселенькая новость, ничего не скажешь!

Как же быть? Что делать? Как себя обезопасить?

Я поехал в Президиум Московской городской коллегии адвокатов, написал заявление, что никакие наркотические средства и оружие на допрос в РУОП я с собой брать не собираюсь, зашил карманы своего пиджака, но потом решил надеть свитер. Зашил карманы брюк. Пригласил знакомых адвокатов, заранее оплатив услуги, и попросил в случае моего задержания приехать помочь мне и вступить в дело. Для обеспечения полной безопасности предстояло позаботиться и о гласности, то есть созвать прессу.

Я позвонил в несколько газет, на телевидение. Представился, рассказал о себе – интерес вызвал громадный. Вокруг моей личности стал разгораться ажиотаж. Я заявил, что не исключаю возможности своего задержания прямо у здания РУОПа, поэтому назначил свидание с журналистами прямо на Шаболовке, 6, в день, когда я должен был приехать на допрос.

В назначенное время я приехал со своим помощником, с коллегами-адвокатами. Журналисты меня уже ждали. Я дал интервью и только после этого отправился на допрос. Журналисты остались меня ждать, предвкушая сенсацию: а вдруг меня еще арестуют или задержат?

Я поднялся на третий этаж и вошел в обозначенный в повестке кабинет. Здесь уже сидело человек шесть-семь. В смежной комнате тоже были люди. Но все прикинулись, что очень заняты и меня даже не замечают. На самом деле оперативники с большим интересом вглядывались в мое лицо, изучали мою реакцию, потом следили за ответами на вопросы.

Худощавый русоволосый мужчина средних лет в очках назвался следователем, взял мою повестку и спросил, есть ли у меня с собой какой-либо документ. Я выложил на стол свои документы. Он присел и предложил мне расписаться в протоколе, где было указано, что я допрашиваюсь в качестве свидетеля. Я сразу уточнил:

– Свидетеля в отношении кого? Своего клиента Солоника?

– Да, об этом тоже будет речь.

– Но по закону я не могу быть свидетелем и давать какие бы то ни было показания, связанные с моими клиентами. – И я тут же положил на стол заранее написанное заявление.

Следователь быстро ушел в соседнюю комнату, с кем-то, видимо, проконсультировался и, вернувшись через несколько минут, сказал:

– Беседа будет касаться не самого Солоника, а его побега.

– Но о побеге я знаю только из средств массовой информации.

– Хорошо, я проведу с вами допрос, а потом с вами побеседует один из руководителей РУОПа.

Так, значит, встречи с Рушайло не миновать, и информация моего знакомого оперативника была верной.

Теперь оставалось только гадать: будет ли мне предъявлено какое-либо обвинение и задержат ли меня в качестве подозреваемого?

Как бы то ни было, я старался держать себя в руках.

Посыпались вопросы: когда я видел Солоника, знал ли кого-нибудь из его окружения, знакомых, друзей; когда видел в последний раз Наташу и прочее, и прочее. Отвечал я односложно: ничего не видел, ничего не знаю, ничего конкретного сказать не могу.

Время от времени кто-то звонил следователю: вероятно, наша беседа прослушивалась и по телефону он получал какие-то инструкции.

Мои ответы явно раздражали следователя. Он то бросал ручку, то начинал со мной спорить, то прямо намекал, что советует мне поберечь свое здоровье, чтобы не потерять его так, как это случилось с моим коллегой Алексеем Загородним.

Наконец он признался, что я уже давно «под колпаком». Я сделал удивленные глаза:

– Не может быть! А зачем?

– Ну как же! Нам интересна ваша судьба.

Беседа продолжалась более двух часов. Я выдохся, устал, и мне все было уже безразлично. Наконец-то протокол беседы был подписан, и я встал.

– Куда мне идти теперь? – спросил я у следователя.

– Я провожу вас домой.

– Но вы же сказали, что со мной будет беседовать кто-то из руководства?

– Вы знаете, он уехал на совещание.

Значит, что-то произошло. Возможно, руководство не посчитало нужным со мной разговаривать, потому что меня внизу ждали журналисты и я мог сразу же дать им информацию. А может, была и другая причина.

– Меня провожать не нужно, я сам могу дойти, – сказал я.

– Нет, режимное учреждение не Ботанический сад, чтобы по нему спокойно прогуливаться, я вас провожу до дверей.

Следователь шел немного прихрамывая. Я молчал. У двери он неожиданно, как бы оправдываясь, сказал:

– Вот видите – ранение… помоложе был, под пули лез…

Хотелось спросить: «А сейчас что, поумнее стали?» – но я сдержался.

Не зная, как мне с ним прощаться, я все же осторожно протянул ему руку:

– До свидания.

– До свидания, может быть, еще встретимся, – сказал он.

Подобный финал беседы нисколько меня не обрадовал.

Журналисты ждали меня. На ответы я не скупился. А на следующий день стал знаменитым адвокатом.

Я берусь за расследование

Допрос в РУОПе был последней каплей. Загадочный побег Солоника не сулил ничего хорошего и в дальнейшем. Опасность по-прежнему тенью следовала за мной. Надо было быть готовым ко всему. А что, если прежде всего самому разобраться в побеге Александра Солоника? Идея собственного расследования показалась мне очень даже заманчивой.

Я приехал в «Матросскую тишину» и после всех формальностей стал вызывать к себе одного за другим клиентов. Надо было получить от них хоть какую-нибудь информацию.

Но сведения у них были отрывочные: кто-то что-то знает, слышал – и никаких конкретных фактов.

Полдня в следственном кабинете страшно меня утомили. Я вышел в коридор и заметил знакомое лицо. Это был сотрудник следственного изолятора. Я машинально двинулся за ним. Свернув в другое крыло, он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Я пытался припомнить, кто же он. Ну конечно же, я его видел в Большом Кисельном переулке. Он сидел в приемной в ожидании допроса. Значит, мы с ним вместе были в роли подозреваемых! Прекрасно! Можно попробовать что-нибудь узнать от него.

Я постучался.

– Войдите!

Я молча вошел. Сотрудник изолятора поднял на меня удивленный взгляд.

– Здравствуйте. Вы меня не помните?

Он посмотрел на меня внимательнее.

– Кажется, припоминаю… Да, вы адвокат Солоника.

– Совершенно верно. А я видел вас в Большом Кисельном переулке.

– Да, точно… – протянул он. – Садитесь.

Я присел.

– Как у вас дела? – поинтересовался я.

– Сейчас уже более-менее, хотя все получили достаточно большие взыскания.

– А что?

– Как что? Было служебное расследование, всех коснулось. Например, дежурного по следственному изолятору и старшего по корпусу отправили на пенсию. Заместителю дежурного объявили строгий выговор. Начальник СИЗО и его заместитель предупреждены о несоответствии занимаемой должности. После побега наш девятый режимный корпус переименовали в СИЗО-4 и создали как бы спецтюрьму. Хотя я не понимаю, зачем было переименовывать?

– А как вообще все случилось? – спросил я.

Он удивленно посмотрел на меня и призадумался: а стоит ли, собственно, посвящать меня в курс дела? С другой стороны, побег Солоника как-то уже освещался в СМИ.